[Мирон [Франко І. Сожжение упырей в с. Нагуевичах в 1831 г. // Киевская старина. — 1890. — Т.29. — №4. — С.101-120.]
]I.
Разсказы объ упыряхъ, помЂщенные на страницахъ „Кіевской Старины“ освЂжили въ моей памяти множество разсказовъ, слышанныхъ мною еще въ дЂтствЂ, объ ужасномъ событіи, которое случилось въ моемъ родномъ селЂ Нагуевичахъ, дрогобичскаго уЂзда въ Галиціи, въ памятномъ 1831 году. Разсказы эти, которые когда то производили потрясающее дЂйствіе на мое дЂтское воображеніе и заставляли меня при всякомъ малЂйшемъ шорохЂ вскрикивать и даже падать въ обморокъ, живутъ и до сихъ поръ, какъ это читатель увидитъ изъ помЂщаемыхъ ниже записокъ г-жи Ольги Франко, писанныхъ лЂтомъ 1889 г. ДЂло касается сожженія нЂсколькихъ человЂкъ, заподозрЂнныхъ громадою въ томъ, что они упыри и были причиной свирЂпствовавшей въ то время холеры.
ВЂра въ упырей въ нашемъ ПодгорьЂ до сихъ поръ очень жива и распространена. По народному повЂрью упыри и упырицы бываютъ двоякаго рода: „родыми“ и „пороблени“. Родимые считаются болЂе опасными; кто и какъ превращаетъ обыкновенныхъ людей въ упырей — мнЂ не удалось узнать. ПримЂты, по которымъ узнаютъ упырей, весьма разнообразны. Обыкновенно у нихъ лицо красное и глаза чрезвычайно яркіе и блестящіе — это оттого, что они сосутъ чужую кровь.
Г-жа О. Франко записала отъ Маріи Гаврылыковой слЂдующую любопытную примЂту: „Упырь якъ спыть, то все на лави, пидъ викномъ, але не такъ, якъ други люде. Винъ усе, лягае /102/ головою до дверей, а ногами до образивъ — по тимъ его и пизнаты можно. Якъ бы хто въ сни неревернувъ его такъ, що голову положывъ бы туды, де булы ноги, а ноги — туды, де була голова, то винъ уже не встане зъ лавы, а буде такъ лежаты, хоть бы й мисяць, покы его зновъ не обернуты такъ, якъ у передъ лежавъ. Упыръ може и въ худобыну обернутыся. То разъ у ясеныцького (Ясеныця Сольная — село, сосЂднее съ Нагуевичами) попа була слуга — пекъ бы ій — упырыця и якусь соби злисть піймыла на пастуха, та не мала якъ до него прыступыты. Ажъ разъ той пастухъ жене худобу, ажъ бачыть якась безрога суне на него, крычить та все наганяеся, щобъ укусыты. Винъ на неи крычыть — ба, не помагае. Винъ еи прогонюе — ба, суне безрога тай суне. Тогди винъ якъ ухопывъ бучокъ, якъ почне тоту безрогу быты, такъ бывъ, такъ бывъ, що тота ледво ногы поволокла, тай щезла десь межы плотамы. Прыходыть винъ вечеромъ до дому, дывыться до пекарни, а служныця лежыть на лави, головою до порога, та така збыта, таки сынци по пидъ очыма, по рукахъ, по ногахъ, що не дай Господы. — „Ага! — погадавъ винъ соби. — Отъ яка ты! Чекай же!“ — Тай не много мыслячи, взявъ, тай обернувъ еи головою до образивъ, а потимъ пишовъ до попа тай каже: „Егомость, щось наша Марыська слаба, побыта така, тай не встае.“ Пишовъ пипъ до пекарни — правда е. Зачинае винъ термосыты еи, будыты — де тамъ, ани суды Боже! Отже лежала такъ цилый день не встаючы, покы той слуга не обернувъ еи зновъ такъ, якъ зразу лежала, — тогди вона збудылася“.
Упыри могутъ вредить людямъ и скоту не только по смерти, но и при жизни. Ночью они могутъ улетать въ отдаленныя мЂста, конечно, не тЂломъ, но душей, и дЂлать тамъ пакости, тЂло же ихъ остается на мЂстЂ со всЂми признаками жизни, и потому упырей называютъ тоже „дводушныками“, т. е. людьми, имЂющими д†души. Вредятъ они не всегда по своей собственной волЂ, но по указаніямъ или по крайней мЂрЂ съ соизволенія своихъ старшинъ — „старшихъ упыривъ“. Самые старшіе упыри въ нашей окрестности были, по народному преданію, въ с. Бусовищи самборскаго округа. ЛЂтъ 15 назадъ я записалъ /103/ отъ моей покойной матери слЂдующій разсказъ о самомъ старшемъ упырЂ изъ Бусовищъ: „Повидають, що оттутъ на Медвижи (село, смежное съ Нагуевичами) заслабъ бувъ разъ чоловикъ — першый богачъ у сели. Крычыть, тай крычыть; вьеся зъ болю, а що его болыть — не може сказаты. Що воны его до дохторивъ, до ворожбытивъ возылы; що людей перепытувалы, що ему раду давалы, яку хто радывъ — ничого не помагае. Ажъ дали нараявъ хтось: „идить, каже, до Бусовыщъ, до того й того господаря, у него е слипый отець, якъ вамъ той не поможе, то вже нихто не поможе“. А у того богача два сыны булы, парубки вже доросли. Заразъ запряглы, поихалы. Прыизджають до хаты. „Слава Исусу Хрысту!“ А той слипый изъ-за печи: „Ага, справывъ васъ мій ворогъ тяжкый до мене! Ну, ну, прыгадаю я ему тоту прыслугу“. Ти ажъ одебелилы, дывляться, а винъ сыдыть на печи, слипый, сывый, а на лыци такій червоный, якъ катъ. Зачалы воны до него: „Будьте ласкавы, татусю, змылуйтеся! мы вамъ уже...“ Та де тоби, той имъ и говорыты не дае. „Идить соби видъ мене, я не хочу черезъ васъ у биду впадаты! Вы гадаете, що я все можу, а то е й сылнійши видъ мене, а зъ тымъ, що до вашого таты вчепывся вже разъ мавъ прыгоду, бачыте, и очы черезъ него стратывъ, а теперъ, якъ другый разъ зъ нымъ задеруся, то певно знаю, що смерть моя буде“. Ти бидни хлопци не знають уже, що робыты, а дали гадають: „все одно, нажене то нажене“. Зачалы его ще дужше просыты; пообицялы пару воливъ, котри соби схоче выбраты. Прышовъ и сынъ того слипого, такожъ за нымы слово промовывъ: „Ну, ну, татуню, не перечтеся! Вы, каже, дасте ему раду“. По троха, по троха, якось того слипого упросылы. „Йидьте жъ, каже, теперь соби до дому, а на нови мисяце прыизджайте“. Добре, прыихалы на нови мисяце, прогостылыся тамъ до ночы, а пидъ ничъ слипый зибрався, на фиру тай идуть. „Везить же мене, каже, на граныцю вашого села, до того а того кинця!“ А той копець геть-геть видъ дорога, на толоци, пидъ самымъ лисомъ. Прыихалы до кинця — питьма. хоть око выймы — сталы. Мій слипый скочы†зъ воза, якъ хлопець, тай бухъ пластомъ на землю. „Стійте жъ вы тутъ, каже, а якъ крыкну на васъ, то прыходить до мене. /104/ А рыскали (заступы) маете зъ собою?“ — „Маемо“. Прытулывъ винъ лыце до земли, нюхъ-нюхъ, якъ той песъ, тай полизъ дали. Лизъ, лизъ, нюхавъ, нюхавъ, ажъ дали крыкнувъ: „Сюда!“ Хлопци прыбиглы зъ лихтарнямы. „Копайте тутъ!“ Взялы копаты а той слипый, якъ песъ, обома рукамы землю розграбуе та ажъ зубамы скрегоче. Десь такъ зъ за годыну докопалыся до костей. „Ага, ось винъ!“ крыкнувъ слипый, тай якъ почне надъ тымы кистьмы щось шептаты, якъ почне крычаты, нибы сварытыся, то парубкы мало зо страху не повмыралы. Такъ крычавъ ажъ до сходу сонця. „Ну, каже до парубкивъ, теперъ засыпте яму назадъ, уже винъ никому шкодыты не буде, але й я никому бильше не поможу. Везить мене до дому“. Завезлы его — до трохъ днивъ винъ и померъ. А тата свого засталы дома здорового. Сынъ того слипого зъ Бусовыщъ прыйшовъ и що найлипшу пару воливъ узявъ“.
Всего легче узнать упыря послЂ смерти. Когда его „нарядять на лави“, онъ лежитъ точно живой, съ краской на лицЂ, не смыкая глазъ, хотя ихъ у него закрываютъ по нЂсколько разъ и даже прикладываютъ „галаганами“ т. е. большими мЂдными монетами. МнЂ разсказывали, что старый дьякъ нагуевскій Варенычка, читая однажды псалтырь при такомъ покойникЂ, ночью, когда никого не было въ избЂ кромЂ него и трупа, увидЂлъ, какъ покойникъ началъ медленно шевелить рукой, комкать и стягивать полотно, которымъ былъ накрытъ, и, наконецъ, поднимать голову. Но Варенычка не оробЂлъ и, грозно прикрикнувъ на него: „а не будешъ ты тыхо лежать, поганыне!“ ударилъ его псалтырью по головЂ, послЂ чего покойникъ улегся и болЂе не вставалъ. Иногда у такого покойника въ самый день похоронъ, черезъ два дня послЂ смерти, начинаетъ изъ носа и устъ идти запекшаяся, черная кровь. Такихъ покойниковъ въ прежнее время не хоронили на освященномъ кладбищЂ, а погребали „на граныцЂ“ вмЂстЂ съ самоубійцами. Упырь очень не любитъ лежатъ въ освященной землЂ, и поэтому, когда его несутъ на кладбище, дЂлаетъ разныя пакости. Обыкновенно въ то время бываетъ буря, вЂтеръ, слякоть или мятель; вЂтеръ ломаетъ древка церковныхъ хоругвей, носильщики, несущіе гробъ /105/ на „марахъ“, внезапно заболЂваютъ или падаютъ, такъ что гробъ падаетъ въ грязь, и даже случается, что крышка сваливаегся и покойникъ выпадаетъ тоже въ грязь. О такомъ покойникЂ говорятъ: „Отъ, поганынъ, танцюе по смерти!“ Въ могилЂ упырь лежитъ точно живой, а ночью выходитъ и „потынае людей або худобу“. Что собственно значитъ это „потынанне“, съ точностью опредЂлить не могу. Бойки прилегающихъ къ Нагуевичамъ самборскаго и турчаскаго округовъ различаютъ нЂсколько видовъ „потынання“: „втне лекше, втне тяжше, а втне й смертельно“. Въ Нагуевичахъ объ этихъ различіяхъ я не слыхалъ. Изъ нЂкоторыхъ разсказовъ можно догадываться, что упыри высасываютъ кровь у людей, но самое слово „потынаты“ или „втынаты“, которымъ обозначаютъ зловредное дЂйствіе упырей, равно какъ и то обстоятельство, что ихъ въ 1831 г. да и послЂ могли считать виновниками холеры, заставляеть догадываться, что народъ, кромЂ высасыванія крови, приписываетъ упырямъ еще какое то дЂйствіе, болЂе внезапное, какое нибудь пораженіе сердца или друтое поврежденіе внутреннихъ органовъ.
Въ одной корреспонденціи изъ с. Завадки турчанскаго округа (Червоная Русь, 1890, № 28), гдЂ разеказывалось о дЂйствіяхъ мЂстнаго „ворожбыта“ Левицкаго, приведены были указываемыя этимъ ворожбитомъ слЂдующія лЂчебныя средства противъ „потынання“ упырей: когда „взявъ лекше“, слЂдуетъ взять земли съ могилы упыря, развести ее водой, умыть больного и дать ему напиться этой воды; если „втявъ тяжше“, нужно разрыть могилу, наскубть изъ трупа волосъ и подкурить ими больного; когда же „втявъ смертельно“ необходимо обернуть упыря въ гробу, оскубть у него всЂ волосы и кромЂ того изрубить трупъ въ куски. Въ корреспонденціи далЂе разсказано было о профанаціи мертвеца, произведенной по этому рецепту и о начатомъ по этому поводу судебномъ слЂдствіи. Подобныхъ случаевъ профанаціи мертвецовъ ежегодно случается по нЂскольку въ разныхъ округахъ Галиціи — неоспоримое доказательство того, что вЂра въ упырей сильно распространена и живуча среди галицко-русскаго населенія. /106/
О ночномъ хожденіи упырей въ Нагуевичахъ существуетъ множество разсказовъ, и рЂдко вы встрЂтите мужика постарше, который бы ни разу не видалъ на своемъ вЂку какого нибудь „ходящаго“ покойника. Чтобы предохранить себя отъ посЂщеній упыря, жильцы той хаты, въ которую онъ „впронадытся“, должны осыпать свое хозяйство „святовечирнымъ хруставцемъ“; т. е. макомъ самосЂйкой, который въ сочельникъ лежалъ на столЂ, гдЂ ужинали. Черезъ кругъ этого „хруставця“ упырь не посмЂетъ переступить и будетъ нЂсколько ночей съ ужаснымъ воемъ и стономъ ходить кругомъ да около, пока совсЂмъ не уйдетъ.
Чтобы сдЂлать упыря совершенно безвреднымъ, нужно разрыть его могилу, открыть гробъ, отрубить мертвецу голову и положить ее у него между ногъ, тЂло же обернуть грудью внизъ и прибить къ землЂ осиновымъ коломъ. МнЂ разсказывали, что въ Нагуевичахъ когда то разрыли могилу такого упыря и, открывши гробъ, нашли мертвеца, который лежалъ на боку, подперши голову рукой, и курилъ трубку. Обыкновенно вырытый трупъ упыря оказывается неразложившимся, съ отросшими волосами и ногтями.
Что упыри могутъ вредить не только людямъ, но и скоту, въ этомъ, кромЂ нижеслЂдующаго разсказа, убЂждаетъ насъ одно мЂсто изъ пастырскаго посланія буковинскаго православнаго епископа Даніила отъ декабря 1790 г. 1), направленнаго противъ вЂрованія въ упырей.
1) Извлечено мною изъ рукописной книги куррендъ деканата днЂпрянскаго 1786 — 1796 гг., принадлежащей ректору черновицкаго университета проф. Э. Калужняцкому.
Вотъ что пишетъ благочестивый епископъ по этому поводу: „Съ великимъ жалЂніемъ уразумЂли (мы), яко обрЂтаются между вами таковіи люде безумніи и слабіи въ вЂрЂ христіанской, а найпаче совсЂмъ отвращенни отъ праваго ума и истины, которіи своимъ невЂжествомъ дерзаютъ разсуждать и говорить, яко тЂлеса нЂкоторыхъ людей мертвыхъ имЂютъ силу умертвлять скоты ваши, которимъ тЂлесамъ и имя выдумали, сі есть нарекли ихъ „видмы“ или „опирЂ“, о чемъ /107/ мы весма трепещемъ, что до таковаго паденія вЂры и познанія истини достигли христіяне нашея (sic вм. наши) и еще во упрамст†пребиваютъ и истиннаго наученія священного писанія не послушаютъ, но внимаютъ баснямъ и стезямъ развратительнымъ“. СлЂдуетъ поученіе о тЂлЂ человЂческомъ, какъ Божьемъ созданіи, послЂ чего говорится далЂе: „По смерти человЂка душа идетъ во дворы опредЂленнія отъ Бога, и тЂло положше въ землю безъ нечувственно остаетъ такожде до воскресенія мертвыхъ, то потомъ какъ утерпляютъ скоти ваша? Какъ не срамно? Какъ смЂютъ таковіи говорить и оставатися въ своемъ дурачествЂ, сіесть разсуждать, яко мертвіи суть видмы или просто рещи опирЂ и въ нощи исходятъ отъ гробовъ и умертвляютъ скоти вашия“.
* * *
II
Ужасная эпидемія — холера, которая постигла всю Европу въ 1831 и 1832 гг., не преминула навЂстить и Галицію. По правительственнымъ исчисленіямъ холера въ это время появилась въ 3608 мЂстностяхъ, съ населеніемъ въ 3,143,235 чел., изъ которыхъ заболЂло 255,774, а умерло 96,081. МЂстностей, которыхъ не коснулась эпидемія, было 2807 съ 1,307,940 жителями. По этимъ же исчисленіямъ самый большій процентъ заболЂвшихъ холерой былъ въ округахъ стрыйскомъ и самборскомъ, гдЂ заболЂло 12% всЂхъ жителей, между тЂмъ какъ число заболЂвшихъ во всей Галнціи составляло 6% всЂхъ жителей. Процентъ смертности былъ еще болЂе значительный: во всей Галиціи среднимъ числомъ на 100 заболЂвшихъ холерой умирало 38, во Льво†52, въ округЂ тарновскомъ 46, въ стрыйскомъ и самборскомъ, кажется, тоже не менЂе 40 1).
1) См. Gazeta Lwowska, 1848, 18 октября, № 123. /108/
Неудивительно поэтому, что такое страшное бЂдствіе, постигшее нашъ народъ, должно было глубоко потрясти все его моральное существо и моментально пробудить къ жизни разныя темныя силы, дремлющія, но не исчезнувшія въ глубинЂ души народной. СуевЂрный страхъ передъ упырями безспорно принадлежалъ къ такимъ темнымъ силамъ, и вотъ въ самый разгаръ эдидеміи страхъ этотъ доводитъ народъ до ужасной расправы — сожженія нЂсколькихъ человЂкъ.
Объ этомъ фактЂ мы встрЂтили въ печати только одно упоминаніе, находящееся въ запискахъ іеромонаха Иліи-Эмиліана Коссака, василіанина, напечатанныхъ въ „Сло– 1880 г., № 106. И. Э. Коссакъ происходилъ изъ мЂщанской семьи города Дрогобыча, отстоящаго верстъ на 10 отъ Нагуевичъ, и лЂтомъ 1831 г. возвращался изъ ВЂны, гдЂ только что кончилъ курсъ богословія. Вотъ его разсказъ, въ которомъ я позволилъ себЂ только исправить языкъ. „ВыЂзжая изъ Нагуевичъ, большаго казеннаго села, я увидЂлъ большое пожарище, покрытое пепломъ. Желая узнать причину этого необыкновеннаго явленія, я спросилъ человЂка, отворявшаго мнЂ ворота вблизи его хаты, что значитъ такое громадное пожарище среди села на выгонЂ. На это онъ совершенно хладнокровно отвЂтилъ мнЂ:
— Туткы упыривъ палылы.
— Якихъ упыривъ? спрашиваю.
— А що людей пидтыналы.
— Колы?
— А въ холеру.
Услышавъ это, я еще разъ взглянулъ на пожарище. Морозъ подралъ у меня по кожЂ, но не показывая вида, говорю ему далЂе:
— Що вы, чоловиче кажете? Чи то може буты?
— А таки було.
— Та якъ вы моглы пизнаты, хто упыръ?
— А бувъ тутъ у сели, — разсказываетъ съ наивнымъ суевЂріемъ человЂкъ, — такый хлопець; той ходывъ видъ хаты до хаты та по волоссю на грудяхъ пизнававъ упыривъ. Тыхъ заразъ бралы и тутъ на пастивныку терновымъ огнемъ палылы. /109/
Дальше я разспрашивалъ, не запрещалъ ли имъ кто нибудь этого богомерзкаго дЂла, старшина или священникъ?
— Та ни, — отвЂчалъ мужикъ, — пипъ самъ померъ на холеру (это былъ о. Витошинскій), а війтъ хоть бы бувъ и хотивъ забороныты, то громада була бы не послухала.
— А тымъ, що пидпалювалы, — спрашиваю, — ничого за то не було?
— Та якъ бы не було? Заразъ зъихала зъ Самбора комисія, та килькадесять хлопивъ забрала до криминалу, божъ то не мало людей и то добрыхъ господаривъ, на стосахъ попалылы.
Поблагодаривъ его за пропускъ, я пустился дальше въ путь, размышляя съ неизреченнымъ ужасомъ о томъ, что я узналъ. Въ ближайшемъ селЂ — ЯсеницЂ Сольной, я опять разспрашивалъ встрЂчнаго человЂка о томъ, что слышно, не сожигали ли и нихъ упырей.
— А якъ же, — отвЂтилъ тотъ, — палылы, та тилько не у насъ, а по другыхъ селахъ, отъ въ Нагуевичахъ, Тустановичахъ и иншыхъ.
Между прочимъ узналъ я отъ него, что мужики изъ Нагуевичъ хотЂли еще сжечъ и „найстаршого упыря“, о которомъ мъ разсказывалъ мальчикъ, что „винъ дуже червоный и живе въ Дрогобычи въ манастыри“, но никакъ не могли его захватить.
Погруженный въ печальныя мысли о несчастномъ суевЂріи народа, я уже поздно ночью пріЂхалъ въ Дрогобычъ и направился ночевать въ василіанскій монастырь. Монастырская дверь была еще не закрыта и я засталъ о. ректора Качановскаго еще занятымъ вечернею молитвою. Онъ искренно обрадовался мнЂ и принялъ меня очень радушно, какъ своего прежняго ученика изъ „нЂмецкихъ“ школъ. Я немедленно разсказалъ ему про все видЂнное и слышанное по пути, и онъ со слезами на глазахъ подтвердилъ мнЂ, что все это, къ сожалЂнію, дЂйствительная правда, и что этимъ „найстаршимъ упыремъ“ былъ не кто другой, какъ онъ самъ, и что онъ, зная навЂрно на какую смерть осудила его темнота мужиковъ, долгое время не могъ ни на шагъ выйти изъ стЂнъ монастыря“. /110/
Разсказъ этотъ, несмотря на кажущуюся его обстоятельность и на нЂкоторыя цЂнныя подробности, касательно нагуевичскаго погрома не совсЂмъ вЂренъ. Нужно замЂтить, что покойный Коссакъ писалъ его почти 20 лЂтъ спустя послЂ самаго событія и включилъ его въ составленную имъ „ЛЂтопись Креховскаго монастыря“ во время своего игуменства въ этомъ монастырЂ. О самомъ погромЂ уже въ 1831 г. онъ зналъ только по наслышкЂ, а то, что онъ говоритъ о видЂнномъ будто бы имъ пожарищЂ „среди села на выгонЂ“ мы должны считать не болЂе какъ дешевой декораціей. Утверждаю положительно, что если И. Э. Коссакъ въ 1831 г. Ђхалъ черезъ Нагуевичи такъ, какъ онъ разсказываетъ, т. е. „краевой дорогой“ изъ Перемышля въ Дрогобычъ, да такъ, что изъ Нагуевичъ поЂхалъ въ Ясеницу, то пожарища, гдЂ жгли упырей, онъ отъ громадскихъ воротъ или вообще ни откуда не могъ видЂтъ. Пожарище это дЂйствительно находилось на выгонЂ, прозываемомъ „Селомъ“, но совершенно пустомъ и расположенномъ не среди села, а за селомъ, между тЂмъ какъ дорога въ Ясеницу поворачиваетъ на югъ, не доЂзжая по крайней мЂрЂ полверсты до конца села. Это бы еще, конечно, ничего не значило, но важнЂе слЂдующее обстоятельство. Упырей жгли въ одномъ углу выгона, прозываемомъ „Базарыще“, лежащемъ на легкой покатости довольно широкаго холма; дорога въ Ясеницу тянется тоже по покатости этого холма, но съ противоположной стороны, такъ что, проЂзжая этой дорогой, „Базарыща“ ни откуда видЂть нельзя. Что И. Э. Коссакъ собственными глазами не видЂлъ „Базарыща“, въ томъ убЂждаетъ меня еще и то, что онъ говоритъ о „кострахъ“, между тЂмъ какъ въ данномъ случаЂ только объ одномъ кострЂ и можетъ быть рЂчь. Въ чемъ еще не полонъ его разсказъ читатель увидитъ изъ нижеслЂдующаго разсказа, записаннаго г-жей Ольгой Франко изъ устъ очевидцевъ ужаснаго происшествія, стариковъ Артыма Лялюка и кузнеца Сеня (Семена) Буцяка, разсказа пополненнаго кое-гдЂ моими собственными воспоминаніями и записками.
Вотъ сводный разсказъ Сеня Буцяка: /111/
„То якь була, най ся пречъ каже, холера, то першый умеръ пипъ на тоту слабисть. Але люде ще не зналы, що то за слабисть, тай поховалы его на цвынтари. Гей, такъ десь за тыждень якъ зачнуть мерты люде! То зразу мерло по пятеро, шестеро, а дали по десятеро, по двадцятеро, а доходыло до того, що й по пятьдесятъ умерцивъ на день въ сели було. Страхъ такый на людей упавъ, що не суды Боже! Церковь замкнулы, безъ попа й безъ дяка ховають — обкопалы оттутъ на Базарыщи мисце тай тамъ закопують, и по два, по тры або й по бильше въ одну яму кладуть.
Слухайте жъ що ся за прыгода стала! Десь тамъ въ горишнимъ конци села бавылы ся диты, якъ то звычайно диты, говорять меже собою о тимъ самимъ, що й стари. А еденъ хлопець семилитокъ, Гаврыло назывався, каже до ныхъ:
— А знаете, видъ чого ти люде мруть?
— Ну, видъ чого? — диты пытають.
— Видъ упыривъ. То воны людей потынають.
— Ба, а ты видкы то знаешъ?
— Бо я й самъ упыръ. Я самъ свого тату й маму потявъ. И знаете, ничыя мни кровъ не була така солодка, якъ ихъ.
Розбиглыся диты по хатахъ, повидають одно татови, друге мами, що Гаврыло такъ и такъ говорыть. Заразъ люде до Гаврыла.
— Правду ты, хлопче, кажешъ?
— Правду.
— А мигъ бы ты пизнаты, хто упыръ?
— Можу.
— Ну, добре, памятай же, завтра будешъ пизнаваты.
На другый день була недиля. Въ церкви було набоженство — що другый тыждень правывъ пипъ зъ сусидного села. Зибралася вся громада — и третой части въ церкви не помистылося, пидъ церквою стоялы, покы пипъ не скинчывъ видправы та не поихавъ до дому.
Тямлю якъ ныни, въ тимъ роци дуже жъ то грыбы булы вродылы, то такъ уродылы, що бувало выйдешъ за въ лисъ, тай заразъ наберешъ мишокъ грыбивъ. Отже жъ тои недили я /112/ пасъ у лиси худобу. Женемо на полудне до дому, кождый пастухъ михъ грыбивъ неса, самыхъ шапочекъ, — ажъ дывымося, иде старый Бурянныкъ, чоловикъ такый бувъ, оттутъ жывъ недалеко церквы, иде зъ лиса, такожъ грыбы несе. Прыходымо въ село, а тамъ присяжни, десятныки бигають по меже хаты, всихъ до церквы клычуть, старе й мале заразъ мае йты. Щось тамъ будуть голосыты — кажуть. Дывымося, а Бурянныкъ якъ нисъ мишокъ зъ грыбамы, такъ и пустывъ его середъ дорогы, а самь ставъ блидый, якъ стина.
— Що вамъ, диду? пытаю его.
— Ой, сыноньку, — каже, — чую, що смерть моя буде.
— Пекъ, пекъ, оссына! кажу, — що вы за смерть загадуете? Отъ ходимъ до церквы, почуемо, що тамъ будуть голосыты.
Бурянныкъ тилько рукою махнувъ тай пишовъ ни живый, ни вмерлый. Позаганялы мы худобу тай соби побиглы. Дывымось, а коло церквы на цвинтари всихъ людей поставылы рядамы, оденъ узявъ на рукы того хлопца — Гаврыла — тай носыть его попередъ ти ряды.
— Пизнавай, кажуть, котри упыри.
— Оттой упырь, оттой упырь, оттой упырь, — каже Гаврыло. Симохъ чоловикивъ показавъ. И нашого Бурянныка такожъ. Заразъ ихъ узялы на бикъ. Обійшлы вси ряды — бильше нема.
— А по чимъ же ихъ пизнаты, що воны упыри? пытають люде Гаврыла.
— По тимъ пизнаты, що кождый мае сыривцёве полотно перевязане по пидъ колино.
Заразъ кинулыся до ныхъ, зревидувалы, — акуратъ такъ е, у кождого сыре полотно по пидъ колино перевязане. Заразъ ихъ звязалы, варту до ныхъ приставылы.
— А нема бильше упыривъ? — пытають ще Гаврыла.
— Е ще, але не до людей, а до коней, до худобы, до овець.
— Ну, — кажуть люде, — до тыхъ намъ байдуже. А отсимъ що маемо робыты?
— Ничого вы имъ не зробыте, — каже Гаврыло, — докы жыви, то все вамъ будуть шкодыты. /113/
Зачалы люде радыты, що ту зробыты зъ тымы упырямы, и врадылы ихъ спалыты на огни. А Гаврыло каже:
— Ничого имъ вашъ огонь не зашкодыть. Тилько терновый та яливцёвый огонь може имъ допечы, а иншый ни.
А ну заразъ наказалы, хто тамъ бувъ, уси мають иты на Базарыще и кождый мае несты хоть одну терныну. Де яке тернье було въ плотахъ, у корчахъ — все повытягалы та повыдомлювалы — купу наклалы таку, якъ хата. Привелы упыривъ.
— Прызнавайтеся! — кажуть — чы вы людей потынаете?
— Ни, — кажуть ти, — люде добры, майте Бога въ серци, мы ничого не вынни.
Взялы воны насампередъ Вольчака, — першый богачъ бувъ, у горишнимъ конци села, скувалы ему рукы й ногы зализнымы путамы, що коней путають, прысылылы до ныхъ ланцюхъ довгый, тай бухъ его въ терновый огонь, а два хлопы тягнуть ланцюхомъ черезъ огныще на другый бикъ. Перебигъ винъ разъ, зновъ ему кажуть:
— Признавайся!
— Люде добры, пустить мене, — каже Вольчакъ — я упырь, але я не сюда належу.
— А куды жъ ты належышъ? — пытають.
— Мени прызначено до Фульштына 1), — каже винъ.
— А хто жъ тебе тамъ прызначывъ?
— Нашъ старшый. Але его ту нема, винъ далеко.
— Де винъ?
— У Дрогобычи.
Зновъ зачавъ просытыся, щобы его пустылы, вже бувъ дуже обпеченый, але воны не слухалы.
— Ты — кажуть — тамъ потынаешъ, а твои кумпаны у насъ потынають, а намъ усе одна бида. Такъ волышъ ты згынуты, колы тамтыхъ не можемо достаты въ свои рукы.
1) Фульштынъ или Фельштынъ — небольшой городокъ въ нЂсколькихъ миляхъ отъ Самбора, а отъ Нагуевичъ верстахъ въ 40.
И пхнулы его другый разъ у огонь, и зновъ ланцюхомъ тягнуть. Винъ бигъ, щобы чымъ борше выхопытыся на другый бикъ, але на середыни огню зашпотався тай упавъ у саму грань. /114/ Бильше вже не мигъ встаты. Такъ его за ланцюхъ перетяглы черезъ огонь ажъ до краю, а потому ще разъ, и видложылы на бикъ лишъ дрибку жывого. Отже що вы на то скажете? Здавалося, що все тило перегорило, ничого не було выдно, лышъ одну рану, а выходывся, выдужавъ, ще потому бильше якъ симъ литъ прожывъ!.
Разковалы Вольчака, взялыся до другого упыря, — Ступакомъ прозывався. Той, якъ тилько его пхнулы въ огонь, такъ и впавъ, и такымъ его перетяглы на другый бикъ огныща, — вже бувъ небожчикъ. Тогды воны до третего, Панька Саляка. Винъ бувъ лишъ у подягазци 1), безъ гуни, бо була велыка спека. Скынулы зъ него подягачку и верглы на огонь — вона заразъ займылася.
— Прызнавайся, — кажуть, — чы ты удырь, чы ни?
— Ни люде добры, не упырь.
Знялы зъ него чоботы, сорочку и такожъ пометалы въ огонь, и зновъ ему кажуть:
— Прызнайся, бо и ты такъ будешъ гориты, якъ твое шматье.
— Люде добры, — каже винъ, — Богъ мою душу выдыть! я не упырь! А хочете, щобымъ горивъ, то най вамъ и такъ буде!.
Пидыймывъ рувы до неба, тай самъ кынувся въ огонь, лыцемъ у саму грань, такъ що видъ разу тило на немъ збиглося. А потому ще самъ на другый бикъ обернувся. Перетяглы его черезъ огонь и бильше вже не тягалы, такъ и положылы коло тамтыхъ двохъ.
Взялыся до четвертого, Ныколы Саляка, бачъ братъ бувъ Панькови. Перевелы его разъ босого черезъ огонь, а винъ тогды каже:
— Бійтеся Бога, громадо, не печить мене! я упырь, але я такъ зроблю, що бильше нихто въ сели не буде слабуваты.
А бувъ тамъ Левицькый, шляхтычъ зъ Горы 2), на его фудаменти потому Гайгель засивъ, а теперъ шляхтычъ Дыдынськый сыдыть. То той Левицькый каже:
— Добре, у мене теперъ донька хора. Пиды та зробы такъ, щобы була здорова, то ничого тоби не буде.
1) Подягачкой называютъ старую свитку, покрытую сверху бЂлымъ полотномъ.
2) Горой называется небольшая (9 хатъ) слобода или приселокъ Нагуевичъ. /115/
— Добре, — каже Салякъ.
Взялы его пидъ пахы, килька хлопивъ довкола него, тай повелы его пастивныкомъ. А винъ наразъ якъ не вырвався видъ ныхъ, якъ не зачне втикаты, оттуды Тростовачкою до Родычова 2). Люде за нымъ, оденъ навить на коня скочывъ — тамъ десь кони паслыся — але де тому край! А винъ бижыть, а ту зъ опеченыхъ нигъ мясо кусныкамы рвеся, ажъ вышше него ти кусныкы летять, кровю слиды значыть, — а таки добигъ до Родычова и сховався. Якъ винъ тамъ, бидный, ратувався того дня, Богъ его знае. Пообывавъ соби раны якымысь лопухамы, потому вже й жынка до него навидувалася, и мы, пастухы, ему исты носылы... Але щось за дви недили не смивъ до села показуватыся, все по лиси ходывъ. А потому вернувся до дому, выгоився и жывъ десь до недавна.
Якъ Салякъ утикъ, заразъ люде до Бурянныка взялыся, спеклы его и що двохъ не тямлю вже, якъ называлыся, бо то, выдыте, не ныни ся діяло. Кождого по тры разы перетяглы черезъ огонь, а потому поклалы оттутъ на Базарыщу. Вольчака жинка заразъ узяла до дому, давала ему раду. А ти решта лежалы тамъ щось по дви добы, та все лышъ стыналы та пыщалы. Жинкы носылы имъ зъ дому молоко, та залывалы ихъ, такъ якъ дитей, ажъ покы не померлы. Потимъ ихъ на тимъ самимъ мисци й позакопувалы, де котрый умеръ“.
2) Названіе лЂса.
Воспоминанія Артыма Лялюка объ этомъ ужасномъ происшествіи менЂе ярки и пластичны, но онъ разсказываетъ, что нЂкоторые изъ обожженныхъ упырей промучились еще болЂе двухъ недЂль, прежде чЂмъ умереть. О ГаврилЂ, который былъ причиною всего случившагося, Артымъ говоритъ, что тотъ послЂ этого происшествія жилъ еще долгое время, женился и имЂлъ дЂтей, изъ которыхъ одна дЂвушка во время холеры 1873 г. на нЂкоторое время опять была героиней дня, о чемъ я и разскажу, какъ очевидецъ, въ концЂ настоящей замЂтки.
О сожиганіи упырей въ другихъ селахъ у меня нЂтъ никакихъ извЂстій, кромЂ Ясеницы Сольной, о которой я въ /116/ 1880 г. записалъ слЂдующій разсказъ изъ устъ крестьянина Павла Кульчицкаго, который хотя не былъ очевидцемъ происшествія, но слышалъ разсказы о немъ отъ стариковъ.
„То въ першу холеру, якъ зачалы люде дуже мерты, чують ясенычане, що въ Нагуевичахъ объявывся такый хлопецъ, що упыривъ пизнае. Поихалы, прывезлы его, склыкалы громаду — пизнавай! Щось винъ пять чы шисть пизнавъ: „то, каже, упыри!“ Заразъ ихъ повязалы, розложылы терновый огонь, таку купу наклалы, яхъ хату. Ти люде кленуть духъ-тило, що воны невинни, божаться, плачуть.
— А по щожъ вы, сяки-таки, сыривцеве полотно пидъ колиномъ носыте? — пытають ихъ.
— Та мы, на жадни чари, — говорять ти, — намъ такъ казалы люде, що хто буде носыты сыре полотно пидъ колиномъ, того ся слабисть не чепыть.
А той хлопець говорыть:
— Не вирьте имъ! Воны то носять на знакъ, щобы ихъ чужосильни упыри пизналы.
А тогди, кажуть, велыкій страхъ ударывъ бувъ на людей. Всиляка погань по селахъ волочилася. Небижыкъ тато оповидавъ мени: „Власне, каже, булы жныва. Жинка зъ дитьмы пишла въ поле до роботы, а я самъ бувъ дома, мавъ зварыты обидъ и вынесты имъ, тай ще хлибъ спечы. Ще я хлиба не сажавъ у пичъ, а тилько пидпалку 1) за грань кынувъ, ажъ чую, щось пидъ викномъ шкробоче. Обертаюся, а то величезный билый песъ у викно зазырае. Я весь застывъ, и хоть день бувъ, пидъ полудне сонце стояло, а чую, що мени волосье на голови въ гору иде. Николы я въ сели такого пса не выдивъ. А винъ стоить, та все въ викно зазырае, дали вступывся и почавъ до дверей шкроботаты. Взявъ я, отворывъ двери, винъ увійшовъ до хаты — ну такый вамъ, якъ лошакъ за велыкій, лышъ очыма блыскае. Оглянувся по хати, а дали сперся переднимы лапамы на прыпичокъ просто огню, нибы гритыся хоче, а все на тоту пидпалку позырае.
1) „Пидпалка“ — коржъ изъ кислаго тЂста.
Вынявъ я пидпалку зъ печы, розломывъ ее /117/ на четверо, поставывъ на викно, що бы выстыла, а той песъ усе за нею очыма пасе. Выстыла пидпалка, взявъ я одну четвертыну, кынувъ ему, винъ лышъ разъ хавкнувъ — иззивъ; кынувъ я ему другу — ззивъ, кынувъ третю — ззивъ, кынувъ четверту — винъ уже тои не ивъ, а тилько взявъ у нысокъ тай до дверей — пишовъ. И такъ мени тогди якось легко стадо на души, якъ колы бымъся на свигь народывъ. Отже давъ Богъ, въ нашій хати нихто на тоту слабисть не вмеръ, а ни хорувавъ“.
Отже не слухалы люде, що ти упыри говорылы, а взялы одного тай кынулы въ огонь — тамъ винъ и душу давъ. Хотилы вже до другого братыся, ажъ ту пипъ надійшовъ. Старый Чайковській у насъ тогди попомъ бувъ — не пипъ, а отець у громади. Дуже вси его любылы. Прыбигъ, та до людей:
— Що вы робыте? Та чы маете вы Бога въ серци?
Заразъ тыхъ порозтручувавъ, що упыривъ стереглы, упыривъ самыхъ порозвязувавъ: „тикайте!“ — каже. Люде почалы до него ставытыся, а винъ рукы розхрестывъ:
— Нате мя! — каже. — Хочете палыты, то насампередъ мене спалить!
Мусылы люде розыйтыся, лышъ той оденъ погыбъ“.
Но возвратимся опять къ разсказу Сеня Буцяка. На вопросъ, умирали ли еще люди и послЂ сожженія упырей, онъ отвЂчалъ:
„Ще й якъ умыралы. Килька денъ потому було по 45, по 50 мерцивъ у сели. Але потому якось пересталы. А за килька днивъ прыихала зъ Самбора комысія, арештувалы війта и всихъ тыхъ, що давалы прывидъ, тай повезлы ихъ до Самбора. Отже щось довго ихъ не було. Казалы, що мають ихъ усихъ тратыты, але прыихавъ бискупъ зъ Перемышля тай такъ имъ выробывъ що ихъ позасужувалы на 12 недиль“.
О судЂ надъ виновными въ этомъ дЂлЂ у меня есть еще слЂдующій разсказъ, слышанный мною отъ нЂсколькихъ нагуевицкихъ стариковъ:
„Зъ разу хотилы ихъ судыты на смерть, але хтось имъ порадывъ, щобы сказалы передъ судомъ, що то не воны перши таку кару выгадалы, але що за давнихъ часивъ усе такый судъ /118/ бувавъ. Зачалы паны шукаты въ давнихъ паперахъ, чи то правда? Шукалы, шукалы — не моглы найты. Ажъ дали дойшлы до такыхъ старыхъ паперивъ, що вже зовсимъ булы збутнилы, такъ що якъ узяты карту въ пальци, то вона й розлиталася, то мусылы карту за картою ножемъ перевертаты. И въ тыхъ паперахъ вычыталы, що справди за давнихъ часивъ такъ судылы. И то имъ помогло“.
Артымъ Лялюкъ разсказываетъ о томъ господинЂ, который посовЂтовалъ мужикамъ сослаться на древній обычай сожиганія колдуновъ, слЂдующій сказочный эпизодъ, вЂроятно приплетенный сюда совсЂмъ не кстати изъ какой нибудь бродячей новеллы.
„А якъ позабыралы тыхъ людей до Самбора, то ихъ роды (родня) верглыся туды-сюды за адукатамы, щобы ихъ боронылы. Грошей зложылы щось дуже велыку суму, але жаденъ адукатъ не хотивъ имъ ничого порадыты. Ажъ дали допыталыся до якогось старого чоловичка.
— Що, — каже, — люде добры, я бы вамъ порадывъ, але то дуже небезпечна ричъ. Мусыте мени заплатыты и купыты доброго коня, бо я мушу геть утикаты зъ Самбора.
Зложылы воны ему грошы, купылы коня. Взявъ винъ его и казавъ пидкуваты навыворотъ, такъ щобы пидковы булы грыфамы напередъ, а шпонамы назадъ. Тогди каже тымъ людямъ:
— Идите жъ теперъ до суду и скажить панамъ, най пошукають у старыхъ паперахъ, якъ то давно упыривъ судылы.
Пишлы воны до суду тай сказалы. А тамъ заразъ до ныхъ:
— А хто васъ на тото нарадывъ?
— Той и той, — кажуть.
Та вже ихъ тамъ далыне не слухалы, тилько пислалы за тымъ чоловикомъ, щобы его зловыты. Але той уже бувъ далеко. То воны на вси дорогы повысылалы гинцивъ на коняхъ, щобы его зловыты. А то була осинь, слиды по болоти выдно. Та що, слиды все до миста ведуть, а зъ миста нема. Такъ воны й вернулыся, а тымъ людямъ его рада дуже велыко помогла“.
ПослЂдній разсказъ ярче всего показываетъ, что фактъ сожженія упырей въ 1831 г. глубоко затронулъ фантазію народную, которая не приминула сгруппировать вокругъ него разныя /119/ сказочныя подробности. Сколько такихъ подробностей есть и въ вышеприведенныхъ разсказахъ Буцяка и другихъ, это возможно будетъ оцЂнить только тогда, когда будутъ приведены въ извЂстность подлинные акты судебнаго разбирательства по этому дЂлу.
Я окончу эти замЂтки разсказомъ о послЂдней холерЂ 1873 года. ЛЂто этого года я провелъ среди мужиковъ въ тЂхъ же самыхъ Нагуевичахъ, Холера свирЂпствовала въ селЂ д†или три недЂли; съ разу умирало по нЂскольку человЂкъ, но было два или три дня такихъ, когда умирало по 15 — 18 человЂкъ. Въ самый разгаръ эпидеміи случилось слЂдующее. ДЂвушка-сирота, по имени Зоська, кажется дочь или какая то ближайшая родственница Гаврила, извЂстнаго изъ предыдущихъ разсказовъ, вдругъ какъ будто сошла съ ума. Она сбросила съ себя все платье и въ одной рубашкЂ пошла бродить по полямъ. Пора была горячая, жнецы работали въ полЂ при уборкЂ жита. Наталкиваясь на людей, Зоська начинала ломать руки надъ головой и отчаяннымъ голосомъ кричать:
— Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!
Особенно вечеромъ крикъ этотъ, какъ будто отъ нестерпимой боли, раздавался далеко и наполнялъ все село ужасомъ. НЂсколько вечеровъ сряду я слышалъ этотъ крикъ, но Зоськи самой не видалъ. Въ село она заходила только ночью; свЂтъ, падавшій изъ оконъ, манилъ ее къ себЂ и она, подкравшись неслышно, становилась подъ окномъ и, прижавъ къ стеклу свое блЂдное, даже позеленЂвшее лицо, смотрЂла въ избу. Не нужно добавлять, что это ужасное лицо, смотрящее сквозь окно въ такую пору, наводило ужасъ на тЂхъ, кто былъ въ избЂ, и въ нЂсколькихъ случаяхъ въ такихъ избахъ люди заболЂвали холерой или даже умирали. Иногда, бродя по полямъ, Зоська наталкивалась на верхнее платье, юбки и платки, которые оставляли возлЂ сноповъ жницы, работавшія на солнечномъ припекЂ. Она надЂвала на себя эти вещи и начинала съ визгомъ плясать въ нихъ по полю; въ одномъ или двухъ случаяхъ женщины, которымъ принадлежали вещи, тутъ же на мЂстЂ заболЂли холерой, а одна, кажется, умерла прежде чЂмъ ее принесли въ /120/ село. Неудивительно послЂ этого, что Зоська стала пугаломъ всей деревни. ВсЂ увЂряли, что она „упырыця“, что она „потынае“, а нЂкоторые даже начали поговаривать шопотомъ о томъ, что не худо бы ее схватить и проучить такъ же, какъ учили ихъ отцы упырей на „терновимъ огни“. Къ счастью, Зоська черезъ нЂсколько дней пошла бродить по другимъ селамъ, ее видЂли въ МедвежЂ, БронницЂ, Мокрянахъ, СтупницЂ, и повсюду ея ужасный вой производилъ потрясающее впечатлЂніе. Какъ и чЂмъ она кормилась все это время, я не знаю, потому что въ людскія жилища она совсЂмъ не входила; разсказывали, что она иногда забирала и поЂдала пищу, какую ей удавалось найти въ полЂ у жнецовъ. Когда и какъ она возвратилась домой — я тоже не знаю. Когда эпидемія уже приходила къ концу, я заболЂлъ и пролежалъ нЂсколько недЂль безъ памяти. ПослЂ моего выздоровленія, мнЂ сказали, что Зоська уже дома и работаетъ по прежнему, здорова и, что всего интереснЂе, о томъ, что дЂлалось съ нею во время холеры, ничего не помиитъ. Такъ ли это — я не могу утверждать положительно, потому что съ ней самой никогда не говорилъ. Но она жива и до сихъ поръ.